(Примечание переводчика: Этот текст был обнаружен редакцией случайно. Он написан на обычном пост-новоязе, то есть на английском языке, освобожденном от политической корректности. Как известно нашим читателям, очищение языка началось сразу после поражения лидера Партии Коленопреклонников в 2020 году. Имя его, к сожалению, затерялось, но в анналах истории он остался как Нюхальщик. Автор текста, видимо, был очень хорошо знаком с новоязом, и в его повествовании встречается много архаичных и непонятных терминов, многие из которых потребовали дополнительного разъяснения).
Машина времени была подержанная, и Джону, конечно, не следовало так гнать. Старенькая машина перегрелась, и пришлось остановиться. Он запустил процедуру выравнивания времени, хотя, как и все люди, которые никогда не открывали капот своей машины, он ничего в этом не понимал. Джон слышал, что это что-то вроде выравнивая давления для водолазов, и этого было достаточно. Когда его биологические часы сравнялись с локальным временем, он понял, что проголодался – было время завтрака.
Завтраки XX-XXII веков ему нравились в немалой степени потому, что он давно научился сам готовить нехитрую еду. Джон с удовольствием отметил, что находится в самом конце большой автостоянки, и аборигены не станут ему мешать и задавать лишние вопросы.
Он доедал яичницу с беконом, когда к нему на большой скорости подъехал автомобиль, и из него выкарабкалась туша полицейского. «Именно туша, – подумал Джон, – а не просто тело. С амуницией будет под триста фунтов, не меньше».
Но это был не просто полицейский, коих Джон повстречал немало во всех без исключения временных эпохах. Это был вагиношапочник. Полицейский-вагиношапочник, точнее, не полицейский, а «Предотвратитель насилия». (Так стали называть членов отряда Охраны Революционной Пирамиды после прекращения финансирования муниципальной полиции. – Прим. перев.). Вместо стандартного снаряжения полицейских у него была бутылка с коктейлем Молотова, шапочка розового цвета, а вместо жетона полицейского – значок с серпом и молотом, на котором был выбит адрес его личного кошелька криптовалюты.
При виде бекона Предотвратитель поморщился, давая понять, что им, вегетарианцам, даже вид мяса неприятен. Впрочем, это неприятие было взаимным – от него несло, как от бездомного, что, впрочем, тут же подтвердилось – эта особь до недавнего времени действительно была Оккупантом, пока волны эрзац-революции не вынесли его к подножию вершины Революционной Пирамиды. (Оккупанты – популярная форма антисанитарного протеста молодежи в начале XXI века, которая пропагандировала публичные дефекации. – Прим. перев.),
Голос у Предотвратителя насилия оказался весьма высоким, и Джону пришлось еще раз внимательно посмотреть на него – и, к его изумлению, он был она, точнее, эта особь была менструатором. (Так на новоязе стали назывались тех, кто был на это способен, после отмены Оккупантами слов «леди», «жена», и «мама». – Прим. перев.).
Предотвратитель насилия скомандовал: «На колени!», – но по реакции Джона менструатор понял, что Джон в жизни ни перед кем на колени не становился и становиться не собирается. Для Предотвратителя это означало только одно – незнакомец к касте Коленопреклонников не принадлежал.
Джону каста людей, которые преклоняли колени перед другими людьми, была известна. Каста Коленопреклонников просуществовала недолго, но Джон хорошо помнил тот школьный урок, когда учитель рассказывал о них. Перегретый мотор и вынужденная остановка занесли Джона в то недолгое, но смутное и турбулентное прошлое, которое породило касту Коленопреклонников, их боевое подразделение – касту Предотвратителей, и касту Простых Американцев.
И для Предотвратителя, и для самого Джона сразу стало ясно, что он – Простой неменструатор. Это означало, что он никто. Он не человек. Он враг народа и враг режима Коленопреклонников.
И Предотвратитель, и Джон знали в точности, что нужно делать в такой ситуации.
Предотвратитель вызвал подмогу и побежал за Джоном, который несся к лесу так, как только мог нестись человек, рожденный в XXXI-м столетии. Три сотни фунтов вегетарианца-менструатора остались далеко позади. Джон бежал к лесу не потому, что боялся Предотвратителей – у него было достаточно навыков и достаточно устройств из XXXII столетия, откуда он, собственно, и прибыл на эту чертову автостоянку, чтобы справиться с небольшой армией.
Джон убегал в сторону леса потому, что этого требовала Инструкция. В подобных ситуациях нужно было увести преследователей как можно дальше от машины времени. Нет, никто не беспокоился о том, что секреты передвижения во времени будут обнаружены – ведь всем известно, что это открытие было сделано лишь в конце XXX столетия. Авторы Инструкции беспокоились только об одном – чтобы машину времени аборигены в порыве гнева не разгромили. Ведь в этом случае возврат путешественника невозможен ни при каких обстоятельствах.
Предотвратитель видел вдалеке бегущего Простого, и, как бы это не было трудно, продолжал преследование. Пробежка обещала быть долгой, и он предался воспоминаниям о том, как он, провинциальный менструатор, оказался так близко к вершине Революционной Пирамиды.
Он, как и многие другие менструаторы, выбрал благородную профессию учителя. Но из колледжа она вышла уже убежденным вагиношапочником. Он хорошо помнила тот день, когда в ее голову пришла та самая творческая идея, которая, собственно, и вознесла его так близко к вершине Революционной Пирамиды. В тот день она на собрании Комиссаров просто объявила, что время сжигать неугодные книги пришло. В самом деле, все политические и идеологические предшественники вагиношапочников книги неугодных сжигали, так почему же они должны от этого отказываться?
Эта старая идея в XXI веке потребовала модификаций – не только книги, но и все носители информации должны уничтожаться, если они не соответствуют официальной линии партии. Когда происходил погром в ее бывшем Университете, профессор истории ее узнал, и с удивлением отметил: «Я думал, что вам ненавистны только статуи…» Ее ответ был ответом искреннего люмпен-интеллигента: «Какие были у Вас основания думать, что на статуях мы остановимся?»
В какой-то момент вагиношапочник вдруг осознал, что и Простой, и она уже не бегут, а просто идут, причем идут назад. Когда она подошла к машине, вызванная ею подмога лежала в разных позах, стоная от боли, вокруг машины, а Простой стоял и смотрел на нее с каким-то странным выражением лица. Она не знала, что Джон решил нарушить не только первый, но и второй пункт Инструкции. Когда Джон включил выравнивание времени, она почувствовала удивительную легкость в ее грузном теле. Последнее, о чем она подумала, было: «Женоненавистник!»
Она проснулась в больничной палате и первое, что она увидела, был ее мобильный телефон и значок с серпом и молотом на тумбочке. Она попыталась позвонить Комиссару Первого Ранга, но телефон оказался полностью разряжен. В палату вошла медсестра, и менструатор невольно подумала: «Какая стройная, какая красавица!» Предотвратитель насилия спросил у медсестры, как бы ей заправить телефон, но та в ответ только рассмеялась. За ней в палату вошел Джон с большим зеркалом в руках.
«Судя по оборудованию, этот госпиталь является специальным госпиталем для Центрального Комитета Революционной Пирамиды», – подумала она и посмотрела в зеркало. На нее смотрела красавица, как две капли воды похожая на медсестру. «Да, Джон не отличается воображением», – заметила медсестра с улыбкой. – «Когда Вас привезли к нам, он сам толком не знал, какую модель выбрать, и просто указал на меня. Но Вы не волнуйтесь, я тоже нахожусь в модифицированном теле. У нас все женщины начиная с XXIII столетия ходят только в модифицированном. И некоторые мужчины тоже».
«Слова-то какие – мужчины и женщины!», – подумал вагиношапочник. – «Запрещенные!» Системный сексизм был налицо, осталось только выяснить подробности. На этот вопрос ответил сам Джон: «Вы находитесь в столетии, в котором я живу – в XXXII. Этот госпиталь географически расположен примерно в двух милях от автостоянки, на которой мы встретились 11 веков назад. Страна наша носит то же самое название – Соединенные Штаты Америки, но штатов теперь не 50, а гораздо больше. При этом все левые идеологии у нас запрещены, и ознакомиться с ними можно только в библиотеках. Поэтому Вы должны выбрать – оставаться здесь или возвратиться на автостоянку».
Вагиношапочник уже давно находился весьма близко к вершине Революционной Пирамиды, и знал, что в критических ситуациях необходимо посоветоваться с Комиссариатом Идеологии или даже со всем Оккупационным Советом. Ведь коллективное решение всегда лучше, чем индивидуальное. «А коллективное благо всегда выше индивидуального», – подумала он вслух.
«С таким мировоззрением в XXXII столетии не остаются» – вдруг неодобрительно ответила медсестра. «Когда коллективное благо доминирует над индивидуальным – это проявление той формы левой идеологии, которая называется фашизмом, а у нас принято всех его приверженцев из всех доступных столетий собирать и сбрасывать на свалку истории в начало XX или в начало XXI века».
«Но ведь товарищи из Антифа…», – попыталась она возразить, – «Ваши товарищи из Антифа практически не отличаются от фашистов. Этих ублюдков было так много, что их пришлось разделить на две группы – одну отправили в XX столетие, а Вы встретились с теми, кого отослали в XXI столетие» – отрезала медсестра.
В этот момент вагиношапочник почувствовал тот самый прилив умственной энергии, который несколько лет назад позволил ей, безвестному менструатору, войти в круг приближенных к вершине Революционной Пирамиды.
Да, она всегда замечала в Комиссарах некие признаки ненормальности, но и она, и все остальные революционеры просто отмахивались от таких неполиткорректных мыслей. «Так вот почему многие левые радикальные идеи – о глобальном потеплении, системном расизме, политкорректности, объединенных туалетах и токсичной маскулинности – вдруг оказались так подозрительно сконцентрированы в коротком по историческим масштабам отрезке времени» – подумала она и вздрогнула как от непривычной смелости своих мыслей, так и от ужаса поразившей ее догадки.
«А вы не боитесь, что…», – начала она опять размышлять вслух, но медсестра ее перебила: «Нет, опасности нет, концентрация левых гораздо ниже критической, за этим строго следят. Они никогда больше не придут к власти, уж Вы поверьте нам, мы знаем».
А Джон добавил: «Понимаете, уничтожать людей за их мировоззрение, каким бы диким оно не казалось, мы, консерваторы, считаем негуманным. Поэтому – ссылка. За пределы XXI столетия всем левым вход воспрещен. Все без исключения Комиссары Первого Ранга, которых вы знали лично, были именно теми, кого Будущее скрупулезно собрало во времени и сослало на две специально выделенные человечеством свалки истории».
Она еще раз посмотрела в зеркало. Вспомнив свое когда-то дурно пахнущее тяжелое тело, она прошептала: «Меня звали… Пэт… Патриция… Я… вагиношапочник, но я… больше не хочу им быть. Я хочу быть просто… просто женщиной. Оставьте меня здесь…»
«Мы знали, что Вы решите остаться», – удовлетворенно сказал Джон. – «Об этом будет… Нет, точнее – было написано в Нью-Йорк Таймс в 2020 году». – «Про меня в Нью-Йорк Таймс?!», – удивилась Пэт. – «Да, Вы можете сами в этом убедиться», – и на экране компьютера появилось хорошо известная Патриции первая полоса Главного Печатного Органа Революционной Пирамиды. В заметке говорилось о том, что несколько погромщиков пропали без вести во время поджога автомобилей, в которых был обнаружен американский флаг. В числе пропавших был и некий весьма прогрессивный Комиссар Второго Ранга.
В этот момент в палату вошел доктор. Он внимательно посмотрел на Пэт, и от этого взгляда у нее ослабли колени. Она впервые в жизни почувствовала тем, чем не чувствовала никогда – женским сердцем – что сделала правильный выбор.
